|
Введение
С конца 20-х годов государство приступает к
более длительному среднесрочному планированию.
Начали вырабатываться пятилетние планы развития
народного хозяйства страны, которые приобрели
характер твердых, четко определенных заданий по
производству промышленной и сельскохозяйственной
продукции.
XV съезд ВКП(б), состоявшийся в декабре 1927
года, утвердил директивы по составлению первого
пятилетнего плана развития народного хозяйства
СССР. На основании этих директив Госплан
разработал два варианта первой пятилетки —
отправной и оптимальный. Вначале эти два Плана
не противопоставлялись, а просто учитывалось,
что некоторые факторы (будущий урожай,
внешнеторговая конъюнктура, внешнеполитическая
обстановка) не поддаются точному прогнозу.
Однако в дальнейшем отправной вариант все чаще
стали именовать минимальным, оппортунистическим,
враждебным. Совнарком стал рекомендовать только
оптимальный вариант плана. Начало этому было
положено в 1929 году, когда в результате
волюнтаристского вмешательства сталинского
руководства были кардинально пересмотрены
показатели уже принятого и начавшего успешно
осуществляться первого пятилетнего плана.
Сталина и его окружение не устраивали не только
отправной, но даже и оптимальный варианты плана.
Поэтому в 1929 году в них были внесены
существенные коррективы в русле повышения
плановых показателей. Еще один пересмотр
показателей развития народного хозяйства страны
произошел в начале 1930 года, и уточненные цифры
первого пятилетнего плана были утверждены на XVI
съезде ВКП(б).
Первая пятилетка продолжалась 4 года и 3 месяца.
В ее ходе страна испытывала значительные
трудности. Одновременное строительство сотен
новых промышленных предприятий, не подкрепленное
соответствующими капитальными вложениями,
материальными и людскими ресурсами, вело к
распылению средств и сил, к появлению большого
количества объектов незавершенного
строительства. Непосильные темпы развития
производства вызывали нарушение технологических
требований, многочисленные аварии и поломки
оборудования, перебои в снабжении, снижение
качества работ и выпускаемой продукции.
Для того чтобы обеспечить выполнение
производственных заданий, стоящих перед
промышленностью, требовалось в таких же размерах
«подстегнуть» темпы развития сельского
хозяйства. Согласно плановым заданиям, сельское
хозяйство к концу пятилетки должно было сделать
огромный скачок в деле социалистического
преобразования деревни. Планировалось увеличить
посевные площади на 22%, урожайность — на 35%.
Было подсчитано, что рост сельскохозяйственного
производства, способный обеспечить потребности
промышленности, можно достичь при объединении
только 18-20% крестьянских хозяйств в колхозы.
Однако уже в ноябре 1929 года была поставлена
задача форсировать темпы социалистического
преобразования сельского хозяйства, а в январе
1930 года был утвержден график коллективизации.
В соответствии с ним к концу пятилетки в
колхозах должно было находиться не 20, а 80-90%
крестьянских хозяйств. Совершенно очевидно, что
достичь этого в столь короткие сроки можно было
только путем насилия над крестьянством для его
форсированной коллективизации.
Цель работы – раскрыть содержание такого
исторического явления, как «Великий перелом».
Для этого и поставлены следующие задачи
(основные вопросы, подлежащие разработке
(исследованию)): сущность, положительные и
отрицательные черты коллективизации,
индустриализации, культурной и социальной
революции в обществе.
1. Коллективизация
В докладе Молотова на ноябрьском (1929 г.)
пленуме ЦК отмечалось: «Вопрос о темпах
коллективизации в плане не встает... Остается
ноябрь, декабрь, январь, февраль, март — четыре
с половиной месяца, в течение которых, если
господа империалисты на нас не нападут, мы
должны совершить решительный прорыв в области
экономики и коллективизации». Решения пленума, в
которых прозвучало заявление о том, что «дело
построения социализма в стране пролетарской
диктатуры может быть проведено в исторически
минимальные сроки», не встретили никакой критики
со стороны «правых», признавших свою
безоговорочную капитуляцию.
После завершения пленума специальная комиссия,
возглавляемая новым наркомом земледелия А.
Яковлевым, разработала график коллективизации,
утвержденный 5 января 1930 г., после
неоднократных пересмотров и сокращений плановых
сроков. На сокращении сроков настаивало
Политбюро. В соответствии с этим графиком
Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье
подлежали «сплошной коллективизации» уже к осени
1930 г. (самое позднее к весне 1931 г.), а
другие зерновые районы должны были быть
полностью коллективизированы на год позже. На
остальной территории страны преобладающей формой
коллективного ведения хозяйства признавалась
артель, как более передовая по сравнению с
товариществом по обработке земли. Земля, скот,
сельхозтехника в артели обобществлялись.
Другая комиссия во главе с Молотовым занималась
решением участи кулаков. 27 декабря Сталин
провозгласил переход от политики ограничения
эксплуататорских тенденций кулаков к ликвидации
кулачества как класса. Комиссия Молотова
разделила кулаков на 3 категории: в первую (63
тыс. хозяйств) вошли кулаки, которые занимались
«контрреволюционной деятельностью», во вторую
(150 тыс. хозяйств) — кулаки, которые не
оказывали активного сопротивления советской
власти, но являлись в то же время «в высшей
степени эксплуататорами и тем самым
содействовали контрреволюции». Кулаки этих двух
категорий подлежали аресту и выселению в
отдаленные районы страны (Сибирь, Казахстан), а
их имущество подлежало конфискации. Кулаки
третьей категории, признанные «лояльными по
отношению к советской власти», осуждались на
переселение в пределах областей из мест, где
должна была проводиться коллективизация, на
необработанные земли.
В целях успешного проведения коллективизации
власти мобилизовали 25 тыс. рабочих из городов,
в дополнение к уже направленным ранее в деревню
для проведения хлебозаготовок. Как правило, эти
новые мобилизованные рекомендовались на посты
председателей организуемых колхозов. Целыми
бригадами их отправляли по центрам округов, где
они вливались в уже существовавшие «штабы
коллективизации», состоящие из местных партийных
руководителей, милиционеров, начальников
гарнизонов и ответственных работников ОГПУ.
Штабам вменялось обязанность следить за
неукоснительным выполнением графика
коллективизации, установленного местным
партийным комитетом: к определенному числу
требовалось коллективизировать заданный
процент хозяйств. Члены отрядов
разъезжались по деревням, созывали общее
собрание и, перемежая угрозы всякого рода
посулами, применяя различные способы давления
(аресты «зачинщиков», прекращение
продовольственного и промтоварного снабжения),
пытались склонить крестьян к вступлению в
колхоз. И если только незначительная часть
крестьян, поддавшись на уговоры и угрозы,
записывалась в колхоз, «то коллективизированным
на 100%» объявлялось все село.
Раскулачивание должно было продемонстрировать
самым неподатливым непреклонность властей и
бесполезность всякого сопротивления. Проводилось
оно специальными комиссиями под надзором
«троек», состоящих из первого секретаря
партийного комитета, председателя
исполнительного комитета и руководителя местного
отдела ГПУ. Составлением списков кулаков первой
категории занимался исключительно местный отдел
ГПУ. Списки кулаков второй и третьей категорий
составлялись на местах с учетом «рекомендаций»
деревенских активистов и комитетов деревенской
бедноты, что открывало широкую дорогу разного
рода злоупотреблениям и сведению старых счетов.
Кого отнести к кулакам? Кулак второй или третьей
категории? Прежние критерии, над разработкой
которых в предыдущие годы трудились партийные
идеологи и экономисты, уже не годились. В
течение предыдущего года произошло значительное
обеднение кулаков из-за постоянно растущих
налогов. Отсутствие внешних проявлений богатства
побуждало комиссии обращаться к хранящимся в
сельсоветах налоговым спискам, часто устаревшим
и неточным, а также к информации ОГПУ и к
доносам.
В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч
середняков. В некоторых районах от 80 до 90%
крестьян-середняков были раскулачены как
«подкулачники». Их основная вина состояла в том,
что они уклонялись от коллективизации.
Сопротивление в больших станицах Украины,
Северного Кавказа и Дона было более активным,
чем в небольших деревнях Центральной России, и
туда даже были введены войска. Количество
выселенных, согласно официальной статистике,
долгое время определялось цифрой в 240 747 семей
(или около 1,2 млн. человек). Более современные
советские источники называют цифру в 1 млн.
раскулаченных семей (или приблизительно 5 млн.
человек).
Одновременно с «ликвидацией кулачества как
класса» невиданными темпами разворачивалась сама
коллективизация. Каждую декаду в газетах
публиковались данные о коллективизированных
хозяйствах в процентах: 7,3% на 1 октября
1929 г.; 3,2% на 1 декабря; 20,1% на 1 января
1930 г.; 34,7% на 1 февраля, 50% на 20 февраля;
58,6% на 1 марта... Эти проценты, раздуваемые
местными властями из желания продемонстрировать
руководящим инстанциям выполнение плана, в
действительности ничего не означали. Большинство
колхозов существовали лишь на бумаге.
Результатом этих процентных побед стала полная и
длительная дезорганизация сельскохозяйственного
производства. Угроза коллективизации побуждала
крестьян забивать скот (поголовье крупного
рогатого скота уменьшилось на четверть в период
между 1928 — 1930 гг.). Нехватка семян для
весеннего сева, вызванная конфискацией зерна,
предвещала катастрофические последствия.
В своей статье «Головокружение от успехов»,
появившейся 2 марта 1930 г., Сталин осудил
многочисленные случаи нарушения принципа
добровольности при организации колхозов,
«чиновничье декретирование колхозного движения».
Он критиковал излишнюю «ретивость» в деле
раскулачивания, жертвами которого стали многие
середняки. Обобществлению часто подвергался
мелкий скот, птица, инвентарь, постройки.
Необходимо было остановить это «головокружение
от успехов» и покончить с «бумажными колхозами,
которых еще нет в действительности, но о
существовании которых имеется куча хвастливых
резолюций». В статье, однако, абсолютно
отсутствовала самокритика, а вся ответственность
за допущенные ошибки возлагалась на местное
руководство. Ни в коей мере не вставал вопрос о
пересмотре самого принципа коллективизации.
Эффект от статьи, вслед за которой 14 марта
появилось постановление ЦК «О борьбе против
искривления партлинии в колхозном движении»,
сказался немедленно. Пока местные партийные
кадры пребывали в полном смятении, начался
массовый выход крестьян из колхозов (только в
марте 5 млн. человек). К 1 июля
коллективизированными оставались не более 5,5
млн. крестьянских хозяйств (21% общего числа
крестьян), или почти в 3 раза меньше, чем на 1
марта.
Возобновленная с новой силой к осени 1930 г.
кампания хлебозаготовок способствовала росту
напряженности, временно спавшей весной.
Исключительно благоприятные погодные условия
1930 г. позволили собрать великолепный урожай в
83,5 млн. т. (на 20% больше, чем в предыдущем
году). Хлебозаготовки, осуществляемые
проверенными методами, принесли государству 22
млн. т. зерна, или в два раза больше, чем
удавалось получить в последние годы нэпа. Эти
результаты; достигнутые на самом деле ценой
огромных поборов с колхозов (доходивших до 50 —
60% и даже до 70% урожая в самых плодородных
районах, например на Украине), могли только
побудить власти к продолжению политики
коллективизации. На крестьян снова различными
способами оказывалось давление: районы,
сопротивлявшиеся коллективизации, отстранялись
от промтоварного снабжения; колхозам отдавались
не только конфискованные кулацкие земли, но и
все пастбища и леса, находившиеся в общем
пользовании крестьян; наконец, прокатилась новая
волна раскулачивания, охватившая на Украине 12 —
15% крестьянских хозяйств. Реакция крестьян на
этот грабеж средь бела дня была ожесточенной: во
время хлебозаготовок 1930 — 1931 гг. отделы ГПУ
зарегистрировали десятки тысяч случаев поджогов
колхозных построек. Несмотря на это, к 1 июля
1931 г. процент коллективизированных хозяйств
вернулся к уровню 1 марта 1930г. (57,5%).
Отобранное у крестьян зерно предназначалось для
вывоза, преимущественно в Германию. Эта страна
обязалась в рамках торгового германо-советского
соглашения, подписанного в апреле 1931 г.,
предоставить Советскому Союзу значительные
кредиты (более 1 млрд. марок). В обмен на
необходимую для индустриализации технику (с
1931 по 1936 г. половина всей ввозимой СССР
техники была немецкого происхождения) советская
сторона брала обязательства снабжать Германию
сельскохозяйственным сырьем и золотом. Добыча
этого металла с начала 30-х годов достигла
небывалых размеров, прежде всего на Колыме и в
районах Крайнего Севера, где в качестве рабочей
силы использовались заключенные — в основном
раскулаченные крестьяне.
К концу лета 1931 г. хлебозаготовки начали
давать сбои: снизились поступления зерновых.
Власти решили направить в деревню 50 тыс.
новых уполномоченных в качестве подкрепления
местному аппарату. Из-за неурожая в восточных
районах страны особенно суровому обложению
подвергли Украину. Тысячи колхозов остались
полностью без кормов и почти без семян.
Несмотря на очень посредственный урожай
(69 млн. т), во время хлебозаготовок
было изъято рекордное количество зерна
(22,8 млн. т), из них 5 млн. т. пошли на экспорт
в обмен на технику. Насильственное изъятие одной
трети (а в некоторых колхозах до 80%) урожая
могло лишь окончательно расстроить
производственный цикл. Правительство,
воодушевленное успехами хлебозаготовок, наметило
на 1932г. план в 29,5 млн. т. А на Украине между
тем появлялись первые признаки «критической
продовольственной ситуации». Этот эвфемизм,
употребленный украинским ЦК, на самом деле
означал голод.
Назревал и становился неизбежным конфликт между
идущими на всяческие уловки во имя сохранения
части урожая крестьянами, с одной стороны, и
властями, обязанными любой ценой выполнить план
по хлебозаготовкам, — с другой. Заготовки 1932
г. протекали очень медленно. С началом новой
жатвы крестьяне, часто в сговоре со своими
руководителями, стремились пустить в
употребление или припрятать все, что только
можно. Власти тотчас же вознегодовали по поводу
«разбазаривания народного богатства». 7 августа
1932 г. был издан закон, позволявший
приговаривать к высылке сроком до 10 лет за
всякое мошенничество в ущерб колхозу. Осенью
1932 г. правительство собралось нанести
решительный удар по колхозникам, которые, по
словам Сталина, целыми отрядами выступали против
Советского государства. В соответствии с законом
от 7 августа и статьей 5 8 Уголовного кодекса
(которая позволяла осудить всякого, кто совершил
какое-либо действие, подрывающее советскую
власть) десятки тысяч колхозников были
арестованы за самовольное срезание небольшого
количества колосьев ржи или пшеницы. О размахе
репрессий может свидетельствовать секретный
циркуляр, датированный 8 мая 1933 г. В нем
указывалось на необходимость навести порядок в
произведении арестов, совершаемых кем попало,
разгрузить места заключения и в течение двух
месяцев снизить общее число заключенных с 800 до
400 тыс. человек. Репрессиям подвергались не
только рядовые колхозники, но и председатели
колхозов. Только за 1932 г. 36% из них были
смещены с должностей, и почти всем было
предъявлено обвинение в антигосударственной
деятельности, направленной на саботаж
хлебозаготовок. Чистка коснулась и партийцев —
примерно треть из них пострадала. Продотряды,
осуществлявшие заготовки, совершали настоящие
карательные экспедиции, прежде всего в зерновых
районах. В своих действиях они не
останавливались даже перед изъятием всего
колхозного зерна, в том числе выделенного на
семена и оплату за работу.
Результатом этих действий был страшный голод, от
которого погибло, главным образом на Украине, от
4 до 5 млн. человек. В отличие от 1921 г., когда
голод был официально признан и власти обратились
за международной помощью, на этот раз
существование «критической продовольственной
ситуации» в украинской деревне полностью
отрицалось правительством. Сведения о массовом
голоде скрывались даже внутри страны. В наиболее
пострадавших районах воинские подразделения
следили за тем, чтобы крестьяне не покидали свои
деревни. В итоге массового ухода из деревень,
как в 1921 — 1922 гг., не произошло.
После этой катастрофы правительство признало
необходимость пересмотра методов проведения
заготовок. Были предприняты шаги по
централизации и объединению разрозненных органов
в единый комитет по заготовкам (Комзаг),
подчинявшийся непосредственно Совету Народных
Комиссаров. Этими действиями руководство
признало первостепенную значимость ежегодной
хлебозаготовительной кампании, являвшейся, по
словам Кирова, концентрированным выражением всей
политики в деревне, пробным камнем нашей силы и
слабости, силы и слабости наших врагов. Были
произведены также преобразования в структуре
органов управления. Создавались политотделы,
состоящие из проверенных людей, имеющих все
основания «гордиться» своим богатым опытом
работы, чаще всего в органах госбезопасности или
в армии. Политотделы руководили деятельностью
машинно-тракторных станций, являвшихся основными
органами контроля за сельскохозяйственным
производством, а также «присматривали» за
местными партийными инстанциями, считавшимися
чересчур либеральными по отношению к крестьянам.
Наконец, по Постановлению от 19 января 1933 г.
заготовки становились составной частью
обязательного налога, взимаемого государством и
не подлежащего пересмотру местными властями. Эта
мера в принципе должна была защитить колхозы от
бесконтрольных многократных обложений,
произвольно назначаемых местными властями. Но на
самом деле, не снижая размера отчислений в
пользу государства, постановление лишь утяжелило
участь крестьян. В придачу к налогу колхозники
обязывались оплачивать натурой услуги,
предоставляемые им через МТС. Этот весьма
значительный сбор давал в 1930-е годы минимум
50% хлебозаготовок. Сверх того государство
полностью брало на себя контроль за размерами
посевных площадей и урожая в колхозах, несмотря
на то, что они, как предполагалось по их уставу,
являлись социалистическими кооперативами и
подчинялись только общему собранию колхозников.
Размер государственного налога при этом
определялся исходя из желаемого результата, а не
из объективных данных.
Наконец, чтобы закрыть всякую лазейку,
через которую продукция могла бы уйти из-под
контроля государства, в марте 1933 г. было
издано постановление, по которому, пока район
не выполнит план по хлебозаготовкам,
90% намолоченной зерна отдавалось государству,
а оставшиеся 10% распределились среди
колхозников в качестве аванса за работу.
Открытие колхозных рынков, легализованных с
лета 1932 г. с целью смягчения
катастрофической ситуации с продовольствием в
городах, также зависело от того, справлялись ли
колхозы района с выполнением плана. Для
установления полного контроля государства над
деревней оставалось коллективизировать 5 млн.
сохранившихся еще к началу 1934 г. единоличных
хозяйств. На июльском (1934 г.) пленуме ЦК
существование этих 5 млн. «спекулянтов» было
признано неприемлемым. Власти объявили об
установлении исключительно высокого денежного
обложения крестьян-частников. Кроме того,
размер государственного налога был увеличен для
них на 50% и в таком виде значительно
превосходил уровень платежеспособности мелких
производителей. Для частников оставалось только
три выхода из этой ситуации: уйти в город,
вступить в колхоз или стать наемным рабочим в
совхозе. На Втором съезде колхозников (по
существу, колхозных активистов),
проходившем в феврале 1935 г., Сталин с
гордостью заявил, что 98% всех обрабатываемых
земель в стране уже являются социалистической
собственностью.
В том же 1935 г. государство изъяло у села более
45% всей сельскохозяйственной продукции, т.е. в
три раза больше, чем в 1928 г. Производство
зерна при этом снизилось, несмотря на рост
посевных площадей, на 15% по сравнению с
последними годами нэпа. Продукция животноводства
едва составила 60% уровня 1928 г.
2. Первая пятилетка: ее результаты
2.1. Индустриализация
XVI партийная конференция (апрель 1929 г.), а
затем V съезд Советов СССР (май 1929 г.)
утвердили после неоднократных пересмотров в
сторону повышения задач «оптимальный вариант»
первого пятилетнего плана. Этот план,
критикуемый «правыми», которые считали его
выполнение нереальным, предусматривал рост
промышленной продукции на 136%,
производительности труда на 110%, снижение
себестоимости промышленной продукции на 35%.
Великие стройки, начатые в 1927 — 1928 гг. —
прежде всего Днепрогэс и Турксиб, — должны были
быть завершены к 1930г. Планировалось
строительство более чем 1200 заводов (по словам
одного из делегатов V съезда Советов, при
утверждении этих планов создавалось впечатление,
что Рыков сидит на огромном сундуке с деньгами и
раздает заводы всем, кто пожелает). По плану
приоритет отдавался тяжелой промышленности,
которая получала 78% всех капиталовложений. Их
объем должен был возрасти с 8,4 до 16,2%
валового национального продукта. В начале 1930
г. плановые показатели были еще раз пересмотрены
и увеличены: теперь уже речь шла о добыче к
концу пятилетки от 120 до 150 млн. т. угля
(вместо 75 млн. т, предусмотренных изначально),
о выплавке 17 — 20 млн. т. чугуна (вместо 10
млн. т), о добыче 45 млн. т нефти (вместо 22
млн. т.), о производстве 450 тыс. тракторов
(вместо 55 тыс.), о строительстве более 2 тыс.
новых заводов.
Газеты в январе — феврале создавали миф о
безденежной социалистической экономике, в
которой непосредственный обмен между
производителями заменит торговлю. Наступало
время колхозов-гигантов и трудовых коммун на
промышленных предприятиях, доходы которых должны
были распределяться поровну между работниками.
XVI съезд партии (июнь — июль 1930 г.) одобрил
действия сторонников ускорения темпов
социалистического строительства (пятилетку в
четыре года!). На этом съезде Куйбышев заявил,
что необходимо каждый год удваивать объем
капиталовложений и увеличивать производство
продукции на 30%! «Темпы решают все!» Планы
превращались в своего рода «вызовы», которые
передовые предприятия должны были принимать,
выдвигая встречный план, осуществляемый через
социалистическое соревнование между бригадами
ударников.
Новые увеличенные планы не
соответствовали реальным возможностям
производства, а способствовали его
дезорганизации. Строительство сотен объектов
было начато и не завершено из-за нехватки
сырья, топлива, оборудования, рабочей силы.
К концу 1930 г. 40% капиталовложений в
промышленность были заморожены в незавершенных
проектах. Они парализовали огромное
количество материальных ресурсов,
недостаток в которых ощущался в других областях
экономики. Невыполнение планов обусловило
цепную реакцию развала экономики: один
невыполненный проект служил препятствием в
выполнении другого и т.д. В целях преодоления
нехватки материальных ресурсов (впрочем,
относительной, поскольку она существовала лишь
по отношению к заведомо невыполнимым показателям
первого пятилетнего плана) снабжение
предприятий постепенно полностью переходило в
руки административных структур. Они
пытались обеспечить централизованное
распределение основных ресурсов и рабочей силы,
необходимых в промышленности, исходя из ими же
определяемой важности того или иного
предприятия. Деятельность предприятий оказалась,
таким образом, в сильной зависимости от
очередности получения ассигнований, порядок
которой определялся значением предприятия.
Система приоритетов в распределении
сырья, оборудования, рабочей силы
распространялась, прежде всего, на несколько
ударных объектов, которые ставились н
пример всей стране (металлургические
комбинаты в Кузнецке и Магнитогорске,
тракторные заводы в Харькове и Челябинске,
автомобильные заводы в Москве и Нижнем
Новгороде). Нехватка ресурсов все
возрастала, и соответственно росло число
приоритетных предприятий. Очень скоро
система приоритетов привела к конфликтам между
предприятиями, что вызвало
необходимость введения системы
чрезвычайной очередности. Так
административный способ (сначала только
распределения ресурсов) со временем подменил
собой планирование, и ему суждено было на долгие
годы стать одной из важнейших особенностей
советской экономики.
Система приоритетов была результатом
импровизации. Она, правда, позволила избежать
полного паралича, которым грозила резко
увеличившаяся нехватка ресурсов в наиболее
важных отраслях производства. Но в деятельности
предприятий, не вошедших в число
«первостепенных», она только усилила анархию.
Эта система представляла собой полумеру, которая
позволила ненадолго отсрочить проявление
негативных последствий тех противоречий, которые
существовали между плановыми показателями и
реальной возможностью их выполнения. Эти
противоречия неизбежно вели к значительному
усилению давления как на экономические,
политические, культурные структуры, так и на
отдельного человека. Не случайно усилия,
направленные на осуществление индустриализации,
преподносились как настоящая революция. Внутри
страны это была «культурная революция», «война
классов» («...наши классовые враги существуют. И
не только существуют, но растут, пытаясь
выступать против Советской власти», — утверждал
Сталин в мае 1928 г.) и борьба за выживание
социализма в международном масштабе («Мы отстали
от передовых стран на 50 — 100 лет. Мы должны
пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы
сделаем это, либо нас сомнут», — говорил Сталин
в феврале 1931 г.).
Все направленные на осуществление
индустриализации усилия предпринимались в рамках
двух взаимосвязанных тенденций: с одной стороны,
осуществлялась нейтрализация и ликвидация старых
кадров и специалистов, не вступивших в партию и
скептически настроенных по отношению к «великому
перелому»; с другой стороны, предпринимались
усилия по выдвижению «новой технической
интеллигенции», поддерживавшей радикальные
перемены, вызванные индустриализацией, т.к. она
получала от них наибольшую выгоду.
Заявление апрельского (1928 г.) пленума ЦК о
раскрытии на шахтах Донбасса организованного
«буржуазными специалистами» саботажа знаменовало
собой конец начавшегося в 1921 г. периода
привлечения на сторону советской власти опытных
специалистов — выходцев из старой интеллигенции.
В постановлении содержался, с одной стороны,
призыв к усилению бдительности по отношению к
специалистам, а с другой — призыв к массовому
выдвижению на ответственные посты рабочих. В
1928 г. огромное большинство кадровых работников
на предприятиях и в государственных учреждениях
все еще состояло из представителей
дореволюционной интеллигенции. И лишь ничтожно
малая часть из них (2%) были членами партии.
Смысл Шахтинского дела, организованного как раз
накануне принятия пятилетнего плана, становился
совершенно ясным: скептицизм и безразличие по
отношению к великому делу, предпринятому
партией, неизбежно ведут к саботажу. Сомнение
уже означало предательство. В 1928 — 1931 гг.
была развернута широкая кампания против
«буржуазных специалистов». На протяжении 1928 —
1929 гг. тысячи сотрудников Госплана, ВСНХ,
Народного комиссариата земледелия, ЦСУ,
Народного комиссариата финансов были изгнаны под
предлогом правого уклона (чересчур мягкое
налогообложение кулаков и нэпманов) или
принадлежности к чуждому классу (оказалось, что
80% высшего руководства из финансовых органов
служили еще при старой власти). Общее число
взятых под контроль служащих за четыре года
составило 1256 тыс. человек. 138 тыс. из них
(11%) были отстранены от выполнения служебных
обязанностей (23 тыс. из числа отстраненных были
причислены к «первой категории» — «враги
советской власти») и лишены гражданских прав.
Зимой 1932/33 г. новая чистка отстранила от
службы еще около 153 тыс. служащих.
2.2. Культурная и социальная революция
Введение нового законодательства на предприятиях
положило конец разделению власти между «красным»
генеральным директором (обязательно членом
партии, но, как правило, неквалифицированным: в
1929 г. 89% «красных» директоров имели только
начальное образование) и техническим директором
(«буржуазным специалистом»). Управленческий
треугольник, состоявший из секретаря парткома,
«красного» директора и председателя профкома,
упразднялся. Отныне вся власть на предприятии
принадлежала исключительно генеральному
директору.
Мания саботажа, возникавшая всякий раз, когда
происходил несчастный случай или не выполнялся
план, делала положение кадровых работников и
«буржуазных специалистов» весьма неустойчивым.
Только на предприятиях Донбасса в 1930 — 1931
гг. половина кадровых работников была уволена
или арестована. На транспорте в течение первых
шести месяцев 193 1 г. было «разоблачено» 4500
«саботажников». Состоялись многочисленные
судебные процессы. Одни проходили за закрытыми
дверями (процессы над специалистами ВСНХ, над
членами Крестьянской трудовой партии). Другие
были открытыми (процесс над Промпартией, в ходе
которого восемь обвиняемых «сознались» в
создании крупной подпольной организации,
состоящей из 2 тыс. специалистов, ставящей своей
целью вести по наущению иностранных посольств
подрывную деятельность в экономике).
Одновременно с ведением борьбы против
старых кадров правительство развернуло летом
1928 г. широкую кампанию по выдвижению на
ответственные посты рабочих-коммунистов и
формированию в кратчайшие сроки новой, «красной»
технической интеллигенции, хорошо подготовленной
и пролетарской по духу. Она была направлена на
создание у некоторой части рабочего класса, и,
прежде всего у самых молодых его
представителей, разочарованных новой
экономической политикой, не уничтожившей
безработицу и не открывшей достаточно широких
возможностей для роста, ощущения, что страна,
наконец, вступила в новую эру и простому
трудящемуся открыты все дороги.
Политика выдвижения новых кадров приводила к
коренному изменению состава рабочего класса и
его социального поведения. Он менял свое
классовое лицо. Заводы потеряли наиболее
опытных рабочих, которые могли бы помочь
миллионам новичков получить надлежащую
профессиональную подготовку.
Болезненный процесс адаптации новых пролетариев
влек за собой целый ряд негативных явлений.
Участились неявки на работу, усилилась текучка
кадров, увеличилось количество случаев
хулиганства и поломок техники, выпуска
бракованной продукции, резко выросли
производственный травматизм, алкоголизм и
преступность. Эти явления в не меньшей степени,
чем завышенные планы и перебои в снабжении,
усугубляли дезорганизацию промышленного
производства в годы первой пятилетки. Три года
пролетаризации, культурной революции и, в
конечном счете, социалистической утопии,
отмеченных наступлением на старые кадры,
ускоренным выдвижением на ответственные посты
рабочих-коммунистов, наплывом миллионов новых
пролетариев, вынудили руководство партии
признать, что такая политика вела к социальной
нестабильности, чреватой разрушительными
последствиями для экономики. Подрыв авторитета
кадров означал подрыв авторитета и
дисциплины на производстве. Применение
уравнительного принципа в оплате труда означало
скатывание в «мелкобуржуазную уравниловку», не
слишком благоприятную для идеи социалистического
соревнования.
23 июня 1931 г. Сталин выдвинул свои знаменитые
«шесть условий», которые фактически положили
конец форсированному осуществлению культурной
революции. Он приостановил выдвижение рабочих,
осудил уравниловку, «спецеедство» и призвал к
большей заботе о специалистах старой школы,
окончательно вступивших в союз с рабочим
классом. Несколько недель спустя 40 тыс. недавно
выдвинутых на руководящие посты рабочих были
вновь отправлены на производство. Была отменена
большая часть стипендий, а также предоставляемые
за счет предприятий ежедневные два часа для
рабочих-учащихся. Были пересмотрены размеры
заработной платы и отменены дискриминационные
меры по отношению к старым кадрам, выражавшиеся,
прежде всего в ограничении доступа их детей к
высшему образованию. В соответствии с законом,
изданным в июле 1931 г., объем социальных благ
был поставлен в прямую зависимость от
непрерывности стажа на предприятии. В сентябре
1932 г. были введены обязательные внутренние
паспорта, подлежащие предъявлению рабочими на
предприятиях. В них отмечались все прежние места
работы. В целях уменьшения текучести рабочей
силы была введена система прописки (действующая
и поныне). Неявка на работу сурово каралась по
закону от 15 ноября 1932 г., предусматривавшему
немедленное увольнение, лишение
продовольственных карточек и выселение с
занимаемой жилплощади.
Мероприятия, направленные на увеличение
производительности труда (снизившейся в 1928 —
1930 гг. на 28%), не ограничивались этими
мерами. Значительно расширялись полномочия
директоров предприятий. Была введена новая
система оплаты труда — сдельная, размеры которой
зависели от выработки и от темпов труда. Все эти
вышеназванные меры открывали новый период —
период «восстановления порядка». Они знаменовали
собой переход к политике защиты в социальной
сфере. Целью новой политики была стабилизация и
консолидация разбитого социального организма,
превратившегося. Ее осуществление должно было
происходить путем внедрения в общество таких
социальных ценностей, как дисциплина, власть,
законопослушание, патриотизм.
В начале 1933 г. было заявлено, что пятилетний
план выполнен за 4 года и 3 месяца после его
утверждения. Подводя итоги, Сталин лукаво
оперировал цифрами первоначального варианта
плана, принятого в апреле — мае 1929 г., а не
утвержденного несколько позже (в 1930 г.)
гораздо более смелого варианта. Специалисты до
сих пор по-разному оценивают итоги первой
пятилетки.
3. Партия и «великий перелом»
После разгрома правой оппозиции, завершенного на
ноябрьском (1929 г.) пленуме ЦК, политика
«великого перелома», казалось, получила
единогласную поддержку. В приветствиях Сталину
по поводу его пятидесятилетия (декабрь 1929 г.)
он назывался не только самым выдающимся
теоретиком ленинизма, но и — впервые — «Лениным
наших дней», гением, замечательные качества
которого были необходимы рабочему классу. К
этому времени большинство бывших левых
оппозиционеров, исключенных из партии в 1927г.,
добилось восстановления и присоединилось к
политической линии Сталина, которую они
определили как близкую той, что защищали в
предыдущие годы. Несомненно, их позиция была
обусловлена также и другими соображениями,
изложенными, в частности, Пятаковым, первым
крупным оппозиционером, перешедшим в сталинский
лагерь в феврале 1928 г.: для коммуниста нет
жизни без партии. Тем не менее политика
насильственной коллективизации встретила
сопротивление — хотя преимущественно пассивное —
со стороны немногочисленных сельских партячеек,
каждый пятый член которых был впоследствии
исключен из партии во время чистки 1929 г. за
пассивность, за связь с враждебными элементами
или за искривление партлинии (т.е. чаще всего за
отказ вступить в колхоз). С другой стороны,
перерыв в проведении коллективизации,
декретированный статьей Сталина от 2 марта 1930
г., вызвал недовольство многих местных
партработников, негодовавших по поводу обвинения
их в допущении перегибов и в искривлении
политики партии. Руководители местных
организаций выразили недоумение в так называемых
«Дискуссионных трибунах», публиковавшихся
«Правдой» в мае — июне 1930 г., во время
подготовки к XVI съезду. Некоторые из них даже
намекали на то, что предпринятое Сталиным
отступление имело характер правого уклона. 27
мая 1930 г. «Правда» в своей передовице заявила,
что такие оценки представляли собой тактику,
направленную на дискредитацию ленинского
партийного руководства.
XVI партсъезд, на котором обсуждались вопросы
дальнейшего развертывания коллективизации и
ускорения темпов индустриализации, проходил без
каких-либо признаков существования
организованной оппозиции. Правые оппозиционеры
снова были осуждены, а Рыков и Томский
принуждены к раскаянию, на этот раз еще более
унизительному, чем во время ноябрьского пленума
1929г. Съезд одобрил массовое изгнание старых
профсоюзных кадров, обвинявшихся в том, что они
проводили оппортунистическую и тред-юнионистскую
политику, несовместимую со строительством
социализма. Резолюция по профсоюзам превращала
их в простой инструмент выполнения плана. Был
пройден важный рубеж в идентификации врага, хотя
пока еще соотношение сил в Политбюро не
позволяло Сталину и ближайшим его соратникам
сразу же перейти к практическим действиям,
вытекающим из формулы: уклонист — враг.
Раздавались, однако, единичные голоса с критикой
позиции Генерального секретаря по вопросам
темпов индустриализации. Это сделал Рыков,
последний представитель бывшей правой оппозиции.
Позже, в декабре 1930 г., он будет исключен из
состава Политбюро, а на его место выдвинут
Орджоникидзе, близкий соратник Сталина,
назначенный на пост народного комиссара тяжелой
промышленности.
Официальное осуждение всех уклонов и наступившее
мнимое единодушие вокруг Сталина не означали,
однако, что было покончено со всеми
оппозиционными настроениями. В декабре 1930 г.
Сырцов, кандидат в члены Политбюро, и Ломинадзе,
секретарь Закавказской парторганизации, были
выведены из состава ЦК. Первому поставили в вину
скептицизм по поводу темпов индустриализации,
второму — обвинение партии и Советов в
феодальном отношении к рабочим и крестьянам.
Высказывания Сырцова и Ломинадзе, их контакты с
другими членами партии были квалифицированы как
заговор. Все было соответствующим образом
освещено в прессе, рассмотрено во всех
парторганизациях и присовокуплено к другим делам
о саботаже в народном хозяйстве. Это дело
явилось в какой-то степени этапным с точки
зрения уставных принципов партии. Впервые члены
ЦК были исключены не на пленарном заседании ЦК,
которое только и могло по уставу решить этот
вопрос, а на совместном заседании Политбюро и
Центральной контрольной комиссии (т.е. небольшой
группой высших руководящих работников).
Летом 1932 г. было открыто дело Рютина,
известного московского правоуклонистского
лидера. Он подготовил и распространял документ,
возлагавший на Сталина личную ответственность за
гибельную политику коллективизации, и требовал
его смещения. Этот документ, обнаруженный ОПТУ,
был тотчас же объявлен платформой оппозиции.
Сталин настаивал на аресте и смертном приговоре
Рютина, но неожиданно столкнулся с
сопротивлением большинства членов Политбюро,
пока еще не допускавших применения высшей меры
наказания к уклонистам. Рютин был сослан,
Зиновьева и Каменева, которые вступали с ним в
контакт, снова исключили из партии и также
сослали в Сибирь. Несколькими месяцами позже,
если верить письму, отправленному Троцкому его
сыном Л.Седовым, был сформирован, хотя и
достаточно эфемерный, блок оппозиции. Этот блок,
созданный, прежде всего для обмена информацией,
включал в себя различных представителей как
правой, так и левой оппозиции.
Попытки создания организованной оппозиции
предпринимались на фоне очень напряженной
социальной и экономической ситуации
(значительное снижение жизненного уровня в
городах, голод на Украине) и настоящего кризиса
веры в свои силы, охватившего партию. Этот
кризис достиг кульминации к осени 1932 г., когда
казалось, что катастрофа в сельском хозяйстве
грозила обернуться полным крахом всей системы.
Сталинская политика в это время начинала
вызывать недовольство со стороны кадровых
народнохозяйственных работников — директоров
предприятий и председателей колхозов. Эти
специалисты, назначенные на свои посты недавно,
были плохо подготовлены и испытывали на себе
ежедневное давление со стороны высшего
руководства, требующего выполнять непосильные
задачи. Они были зажаты в тиски невыполнимых
требований, с одной стороны, и
пассивного сопротивления своих подчиненных —
с другой. Потоки критики обрушивались на них за
неумение освоить новую технику. Угроза обвинения
в саботаже нависала над ними всякий раз, как
только руководимое ими предприятие или отрасль
не справлялись с планом. В этих условиях
молодая, еще неопытная и неокрепшая бюрократия
училась выискивать средства защиты от
посягательств государственной машины, подобно
тому, как научились сопротивляться крестьяне,
стараясь работать как можно меньше на
коллективизированных землях, подобно тому, как
рабочие отвечали на ухудшение условий жизни
низкой производительностью труда и частой
сменой рабочих мест. У служащих тоже появлялись
свои методы защиты. Они научились скрывать
действительное положение вещей, помогали друг
другу в поисках новых, более престижных мест,
знали, как защитить свой небольшой «семейный
круг», как сохранить связи и клиентуру.
Начиная с 1931 г. кадры предприятий Народного
комиссариата тяжелой промышленности ощущали все
большую поддержку со стороны своего ведомства,
во главе которого стоял Орджоникидзе —
приверженец более умеренных темпов
индустриализации. Не без влияния этого ведомства
произошел уже упомянутый выше «перелом» лета
1931 г., в результате которого политика партии
по отношению к специалистам изменилась. Позиции
умеренного крыла еще больше укрепились к лету
1933 г., когда значительно возросли трудности
экономического и социального плана, вызываемые
кризисом сверхнакопления (объем капиталовложений
превысил все реально допустимые существующими
ресурсами размеры).
Это повлияло и на цифры второго пятилетнего
плана, разработанного в 1933 г. и утвержденного
XVII съездом партии (26 января — 10 февраля 1934
г.). Намеченные показатели были более умеренными
и казались более выполнимыми, чем показатели
первого пятилетнего плана. Кроме того, новый
план уделял заметно больше внимания нуждам
населения. В политической сфере также
наблюдалась некоторая разрядка. Заметно
снизилось по сравнению с предшествующими годами
количество случаев применения наиболее жестоких
репрессивных мер — расстрелов и выселений. На
политическую сцену вернулись прежние
оппозиционеры, такие, как Каменев и Зиновьев, в
очередной раз помилованные после очередного
покаяния, и Бухарин, опубликовавший
многочисленные статьи с обоснованием
необходимости положить конец жестокостям
«революции сверху» и начать новый период.
Некоторые современные исследователи связывают
эту относительную либерализацию с существованием
оппозиционного течения, возглавляемого Кировым.
Несмотря на правдоподобность предположения, все
же факт существования такого течения никогда не
был убедительным образом доказан. Это течение,
если оно и существовало, не имело никакой
организации и никакого официального печатного
органа (из страха перед приговорами, выносимыми
любой группе, которую можно было назвать
«фракцией»). К тому же нельзя считать, что Киров
был противником Сталина, хотя его взгляды после
XVII съезда партии иногда расходились со
сталинскими.
1933 г. был отмечен внушительной чисткой в
партии, объявленной на январском (1933 г.)
пленуме ЦК и развернутой в мае. Постановление ЦК
от 28 апреля определяло, какие категории членов
партии подлежали исключению: классово чуждые и
враждебные элементы; двурушнические элементы,
под прикрытием лживой клятвы в верности
пытающиеся сорвать на деле политику партии;
открытые и скрытые нарушители железной
дисциплины партии и государства, подвергающие
сомнению и дискредитирующие решения и
установленные партией планы болтовней об их
«нереальности» и неосуществимости; перерожденцы;
карьеристы; шкурники и морально разложившиеся;
политически малограмотные, не знающие программы,
устава и основных решений партии.
Масштабы чистки, которая длилась полтора года
вместо изначально намеченных пяти месяцев и
завершилась исключением 18% коммунистов (в то
время как 15% членов «вышли» из партии
добровольно), вполне соответствовали масштабам
кризиса, охватившего партийную организацию в
результате чрезмерно быстрого ее роста в
предыдущие годы. На протяжении 1928 — 1932 гг.
количество членов партии увеличилось с 1,5 до
3,7 млн. человек. Во время массовых приемов этих
лет численный состав партии увеличился более чем
на 2 млн. человек. Большинство их составляли
рабочие, чаще всего идеологически не
подготовленные. Среди них были как искренние
энтузиасты «большого скачка вперед», так и
расчетливые карьеристы, которым партийный билет
открывал широкие возможности для преуспевания в
профессиональной и общественной сферах. В
реальности партия была очень далека от
создаваемого официальной идеологией образа и не
являлась монолитной и дисциплинированной
организацией, способной возглавлять бурные
общественные и экономические процессы,
происходящие в стране. Она все больше
превращалась в отдельный общественный организм,
становившийся все менее монолитным и
объединявший людей с разными убеждениями,
различными уровнями образования, неоднородной
идеологией. Некоторые из них — примерно один из
шести — были «мертвыми душами», чьи имена только
значились в картотеках. Многие рядовые члены
партии, потрясенные тем, что они увидели, что
сделали или что вынуждены были делать в
предыдущие годы (массовое выселение крестьян,
голод, ухудшение условий жизни), стали, если
употреблять официальную терминологию, пассивными
членами.
Неоднозначным было отношение к партии и в среде
должностных партийных работников, в том числе
занимавших невысокие посты (в 1933 г.
насчитывалось более 30 тыс. освобожденных
работников). Некоторые из них, откровенные
приспособленцы, образовывали настоящие мафиозные
группировки (называемые в официальной
терминологии «семейными кружками»).
Единственное, к чему они стремились, —
сохранение своих вотчин, в которых они, скрытые
от глаз центральных властей, безнаказанно
хозяйничали, Другие, особенно недавние
выдвиженцы, считали своим долгом беспрекословно
выполнять приказы свыше. Их психология была
проникнута бюрократическим духом и раболепием
перед властью, стремлением занять более высокие
посты. Они, не задумываясь, разоблачали истинные
или мнимые ошибки своих руководителей во время
развязанной высшим партийным руководством
кампании по разоблачению саботажа среди
партийно-хозяйственных кадров По уровню
идеологической подготовки эти члены партии
сильно отличались от старых большевиков и
коммунистов поколения гражданской войны, которые
вплоть до 1935 — 1937 гг. все еще сохраняли
ключевые посты в партии и чье прошлое позволяло
им считать себя вправе если не высказывать
открыто критических суждений по поводу
считавшихся непререкаемыми решений партийного
руководства, то хотя бы проявлять некоторую
гибкость в выполнении нереалистичных директив,
исходящих из центра. На практике это означало
сокрытие истинного положения дел, что помогало
несколько ослабить давление на простых
тружеников и рядовых членов партии.
Итак, к концу первой пятилетки партия оказалась
в самой гуще острейших социальных противоречий и
представляла собой неповоротливую, хаотическую
конструкцию, своенравный и несовершенный
инструмент власти — организацию, в которой росло
внутреннее напряжение и появлялись ростки
раскола.
Заключение
За пять лет государству удалось провести
«блестящую» операцию по вымогательству
сельхозпродукции, покупая ее по смехотворно
низким ценам, едва покрывавшим 20%
себестоимости.
Эта операция сопровождалась небывало широким
применением принудительных мер, которые
содействовали усилению
полицейско-бюрократического характера режима.
Насилие по отношению к крестьянам позволяло
оттачивать те методы репрессий, которые позже
были применены к другим общественным группам. В
ответ на принуждение крестьяне работали все
хуже, поскольку земля, по существу, им не
принадлежала.
Государству пришлось внимательно следить за
всеми процессами крестьянской деятельности,
которые во все времена и во всех странах весьма
успешно осуществлялись самими крестьянами:
пахотой, севом, жатвой, обмолотом и т.д.
Лишенные всех прав, самостоятельности и всякой
инициативы, колхозы были обречены на застой. А
колхозники, перестав быть хозяевами,
превращались в граждан второго сорта.
Беспорядочная, «вакханальная» индустриализация,
подчиняющаяся бесконечным импровизациям
(«переломы» апреля — мая 1929 г., января —
февраля 1930 г., июня 1931 г.), погрузила страну
в перманентное состояние всеобщей, как на войне,
мобилизации и напряжения, потому что планы, как
правило, были невыполнимыми. Она усиливала
степень экономического хаоса и общественного
беспорядка. Она вызывала все большую
необходимость политического руководства
экономической сферой. Административно-командная
система (используя современную советскую
терминологию) заменяла собой законы рыночной
экономики. Черты, присущие этой системе, способ
ее функционирования и система экономических
приоритетов, утвердившиеся в ходе первой
пятилетки и подчиненные постулату построения
социализма в одной, отдельно взятой стране, дают
о себе знать до сих пор.
Библиографический список
1. Верст Н. История советского государства.
1900 – 1991. – М.: Прогресс, 1992. – 480 с.
2. История государства и права России.
Учебник под редакцией Ю. П. Титова – М.:
Просвещение, 1998. – 609 с.
3. История России: народ и власть. – СПб.:
Лань, 1997. – 799 с.
4. Кудрявцев В., Трусов А. Политическая
юстиция в СССР. – М.: Юнити, 2000. – 365 с.
5. Российское законодательство X –XX веков.
В 9 т. Т. 9. М.: Просвещение, 1985. – 1387 с.
6. Титов Ю. П. Хрестоматия по истории
государства и права России. – М.: Прогресс,
1997. – 980 с.
|
